Две тысячи двадцать пятый год. В экстренном порядке свернуты все дорогостоящие проекты всех стран земного шара. Весь мир замер. Замер в ожидании чуда. Но он ждал его сжавшись от ужаса, страшась неизвестного, пугающего будущего. Ведь это чудо могло лишить их такого привычного и дорогого... дорогого? их сердцам искусственного благополучия.
... На ковре в зале огромной квартиры Арнеев маленький Филипп собирал из деталей конструктора город под куполом. Такой, как он его себе представлял. Его не пугало излучение. Он знал, что у него есть самый лучший, самый сильный на свете папа, который защитит его от чего угодно. Наверно, сейчас он как раз строит город под куполом, такой же, как у него, только побольше. И маленький Филипп не понимал, почему мама так боится и плачет, глядя в телевизор. Он не знал, что все люди боялись... Да, люди боялись. И люди готовились. Они не хотели менять себя, а мир вокруг не хотел меняться. И они начали строить города. Необычные города. Первым из этих городов стал Санлайт. Его строили десять лет. Элегантный и утонченный город стройных зданий и абсолютной компьютеризации, город будущего, город безопасности. Он был идеально правилен в своей геометрии, эдакий прилизанный аристократ под блестящей полусферой купола, с высоченными небоскребами в центре, постепенно превращающимися в маленькие элитные коттеджи тихих окраин. А под всем этим уютом — заводы, расщепляющие на атомы отходы, заводы, расщепляющие эти атомы на протоны, нейтроны и электроны, заводы, создающие из этих компонентов все необходимое... А под заводами — спальные места для наименее ценных представителей рода человеческого, холодная клоака сияющего рая. Следующим городом стал Имэджин-Сити. Продуманный еще лучше Санлайта, он стал украшением Южной Америки. На его строительство ушло лишь пять лет. Эти города не были просто местами обитания. Это были зоопарки цивилизации. Хранилища цивилизации в чистейшем виде. Те, кто будет мирно спать на нижних ярусах, отправятся после прохождения Землей зоны излучения восстанавливать инфраструктуру прежних, покинутых городов. А те, кто был признан достаточно ценным, чтобы бодрствовать, сохранят за собой привилегию жить в этих супергородах. Но не все захотели укрыться в городах. Некоторые люди решили жить по-иному. Это были "Earthiers", "Земляне". Эти люди всегда были отщепенцами. Они отрицали саму необходимость технического прогресса, но ранее о них вспоминали только потому, что иногда они устраивали шумные, но бесполезные акции протеста в защиту окружающей среды. Ее и так защищали. На свой лад. Одни лишь "Земляне" не только понимали, но и решались вслух говорить о том, что, дабы защитить Землю, недостаточно только перехода на безотходные производства и прекращения добычи полезных ископаемых. Они упорно твердили что для защиты животных и растений необходимо прежде всего контролировать численность самого человечества, иначе для всех остальных просто не останется места. Но сейчас они действительно оказались в центре внимания общественности: они разработали собственные проекты домов, исключающие применение подверженных воздействию "Метлы Господа" материалов и в две тысячи тридцать шестом году эти дома повырастали по всей планете будто грибы после дождя. А жизнь все еще шла своим чередом.
И вот настал две тысячи пятьдесят второй год. Семейство Арней с замиранием сердца следило за постройкой кораблей. Не только потому, что они были шансом на спасение, но и потому, что эти корабли были в некоторой степени и их достоянием. Концепцию их гравитационных двигателей предложил Филипп Арней, будучи еще двадцатилетним студентом. Сейчас Филиппу Арнею было уже двадцать пять лет и он был одним из самых знаменитых людей своего времени. Филипп, пошедший и в отца, и в мать, был красивым брюнетом с каштановыми, чуть вьющимися волосами, правильными благородными чертами лица... Но завидным женихом он не был уже год, ибо столько и был женат на Камилле Арней, урожденной Уоллсон. Они очень подходили друг другу по характеру, так что сор между ними не было, невзирая на то, что нежная мягкость Камиллы могла в любой момент смениться железной твердостью и неуступчивостью. Сейчас момент уединения был у Филиппа. Настроение у него было наикусачейшее, его очередную теорию обругивали последними словами... Теория состояла в доказательстве возможности переноса сознания человека на искусственный носитель не только в теории, но и на практике. Теорию ругали и обзывали невероятью. Филипп же, как всегда в своем амплуа, поклялся что, в содружестве с занимавшимся той же тематикой отделом одной из академий, возглавляемым его другом Томасом Паттерсом, доведет свою теорию до практики к две тысячи пятьдесят шестому году настолько, что она будет включена в системы анабиоза обоих кораблей. А пока Филипп Арней сидел, уткнувшись в телевизор, и смотрел что придется. Пришелся конкур. Взглянул на надпись, сообщавшую информацию о всадниках, и чуть не плюнул со злости. Следующим номером ехала Анна Аверова на своей шестнадцатилетней Италии. Эта парочка в весьма недавнее время попортила ему немало крови. По сути, у него с Аверовой была непрекращающаяся заочная вражда. Если бы не она, не уцелели бы "Земляне", двести раз разбежались бы уже. А так авторитет Олимпийской чемпионки, ее уверенность в правильности их целей заражали всю огромную организацию. Аверова возглавляла восточноевропейский филиал "Землян". Именно благодаря ей в районе бывшей российско-белоруской границы, возле ее конюшни, выросли небольшие деревеньки остающихся. И, главное, люди захотели жить в этих ее деревеньках. Арней одновременно и ненавидел, и уважал Аверову. Он чувствовал, она знает что делает. Но, с другой стороны, он делал совсем иные дела, и их пути регулярно и очень основательно пересекались. Не было ни одного международного форума с их участием, где бы они не погрызлись. Но сейчас победа была на стороне Филиппа. Ее принес ему астероид. Правда, упрямые "Земляне" по-прежнему не собирались покидать Землю, и самое бесившее Филиппа в этой ситуации было то, что к ним примыкали все новые и новые сторонники. Похоже, перспектива возможного поиска новой планеты для жизни пугала людей больше, нежели перспектива гибели на Земле. Но победа Филиппа не оставила: строились два корабля с двигателями ЕГО проекта. ... И вот они были построены. Два огромных корабля возвышались над равнинами Земли, будто неприступные крепости. Скромный и суровый во всей своей обстановке "Ранэуэй", готовый принять на борт три с половиной миллиарда человек, и вычурный "Касл", четырехмиллиардное воплощение американской мечты. Корабли были оснащены сверхсовременными гравитационными двигателями, готовыми мчать их хоть до самого края вселенной. Огромные корабли были приспособлены к обеим своим целям сразу. Это были одновременно и космические "выживалки", и корабли "вечного поиска", способные сколь угодно долго искать свои цели на просторах вселенной, даже если все их пассажиры уже не будут нуждаться ни в чем, кроме незыблемого вечного покоя.
... А еще три дня тому на форуме вышеупомянутого комитета еще бушевали страсти. Два первых его дня прошли в полных помпы и излишнего официоза банкетах и раутах, пресс-конференциях и встречах. Все это неустанно фиксировали журналисты. На основную же часть форума вход прессе был заказан. Но ни на одном из этих приемов надсадным репортерам не удалось снять Анну Аверову иначе, нежели быстро идущей от машины к дверям конференц-центра. В обстановке огромного города она, с семнадцати лет жившая в деревне, почти физически чувствовала что задыхается. И каждый раз, когда Анне доводилось приехать в город, ей казалась что или она, или все вокруг просто сошло с ума. Но именно благодаря городу Анна когда-то и пополнила ряды "Землян". До тридцати лет она практически не бывала в крупных городах, ни с чем ни ради чего не боролась. Ей было достаточно того, что у нее в жизни все идет так, как хотелось ей. Но когда в тридцать она приехала в Нью-Йорк по делам, она просто застыла посреди улицы. В плену небоскребов и дорог ей не хватало воздуха. Перед глазами цветастым платком мелькали фонари и неоновые вывески, а в ушах звучала и звучала песня третьесортной певички, чей голос на припеве срывался на визг, но тем не менее кричал понятные Аверовой слова. В памяти до сих пор сидела фраза-припев, четырехкратно повторенный крик: мир сошел с ума. Эта поездка была просто ужасом для нее, долгие годы преследовавшим Анну в кошмарных снах. А по приезде домой первое, что сделала Аверова, был поход в местное отделение "Землян". Через два года она уже возглавляла восточноевропейский филиал. ... На решающем заседании торжествовали технократы. На комиссию выносились не проекты, а мнения и доводы. Филипп Арней, уже окончивший свое встреченное бурными аплодисментами выступление, сидел, откинувшись на спинку кресла, и потягивал через соломинку предложенный всем участникам форума лимонад и с упоением слушал как все доводы Аверовой натыкаются на глухую стену абсолютного их неприятия. К его счастью, подумал он, комиссия нашпигована военными, а не "зелеными". Да и генерала Хоуэлла отстранили перед самым форумом за "предвзятость". Между прочим, ему, Филиппу, просто несказанно повезло. Иначе стена была бы перед его носом. К тому же теперь вместо Хоуэлла, за которым без всяких вопросов пошли бы почти все военные, был назначен Грэхем Кербинг, убежденный технократ и удивительно гнилая душонка. Аверова таких на дух не выносит. К тому же это потребовало от нее полной переработки своего плана выступления, чего она, естественно, не успела. Это заставило ее нервничать и оставлять в своих доводах не то что бы бреши но, пожалуй, хорошие проплешины. Аверова уже не выдерживала, начинала кипятиться. Это хороший знак. Сейчас ей дадут слово и она наговорит абы чего. — Итак, только что мистер Рэйдлинг и мистер Грицевский изложили свою точку зрения. Я считаю нужным обобщить ими сказанное, — задребезжал Кербинг. Филипп еще подумал, как ему подходит его фамилия, на русский она переводилась приблизительно как "краетротуарящийся", — Итак, отлет и только отлет. А теперь давайте выслушаем очередного противника. Слово предоставляется Аверовой Анне Валериевне. Аверова открыла папку с документами, выпрямилась, и с тяжелой маской бесстрастности на ставшем жестким, как у индейского божка, лице, набрала в легкие побольше воздуха и начала свою речь. — Итак, все эти пять часов мы почти без передышки слушали хвалебные речи данной схеме. Дескать, мы сделаем отсюда ноги и, если пронесет, заявимся обратно, а если не пронесет — скажем спасибо этому дому и пойдем к другому. Только что Грицевский рисовал нам радужные картинки. Перед ним Рэйдлинг, перед ним Каприцких, перед ним Арней и много много прочих. Но вот объективных картинок как-то очень маловато. Вы что, считаете что мы такие всемогущие? Дескать, создали технику на грани фантастики, не ломается и так далее. Только хочу напомнить, что так же говорили и о ЧАЭС до такого далекого и многими удобно забытого тысяча девятьсот восемьдесят шестого. А вот стеклись обстоятельства и получите — по сей день хлебаем. В этих радужных видениях все как-то забыли что одна стандартная "сборка" гравитационных двигателей, а ведь именно по одной сборке установлено на каждом из двух кораблей, в случае серьезной неисправности рванет так, что на Европу хватит, а дальше — посмотрим. Да при этом совсем не исключено, что рванет еще и раньше, чем Вы успеете сказать "мы пропали". Ну да ладно, допустим, мы благополучно улизнули, а вот Земле не повело. Что дальше? — Как что? Вы что, не слышали? Найдем планету, пригодную для жизни. Ресурса корабля вполне хватит чтобы добраться не то что до пригодной планеты, но и к черту на рога! — возмутился профессор Рэйдлинг. — А с чего это Вы взяли что, собственно говоря, туда доберетесь? Да и вообще, есть ли куда добираться?! — Ранэуэй абсолютно надежен! Если хотите, непотопляем, если только это понятие применимо в условиях космоса! — Да. Непотопляем. Как Титаник. И не надо мне доказывать обратное! — она одним махом отсекла все попытки возразить. — Но мне, если говорить откровенно, совершенно все равно, что желающие испытать судьбу таким способом полетят на нем далеко-далеко, — она иронично растянула последние буквы, — Но мне отнюдь не все равно, что Вы собираетесь рискнуть не только своими жизнями, но и нашими. Да еще и не по нашей доброй воле. Не знаю как Вы, а я, например, предпочитаю остаться на этой планете и разделить с ней ее участь, какой бы она не была. Вам не кажется что попытка лишить меня этого права — самое что ни на есть циничное надругательство над правами человека? А эта Ваша идея с переносом сознания на искусственный носитель на время перелета? Я не спорю с идеей оснащения криокапсул системами частичного замещающего клонирования, все равно Вы уверены, что это прекрасно, заместить мертвые клетки организма живыми клонированными, но Вам не кажется что перенос сознания на винчестер индивидуального компьютера — это уже чересчур. Да и как Вы скажете об этом людям? — А разве мы собираемся им об этом говорить? — раздался голос из той части зала, где сидели военные, — Им об этом знать решительно незачем. Какое им вообще дело? Им важно шкуру свою спасти, а знать об этом им абсолютно ни к чему. — Генерал Порфирин!— цепкие глаза Аверовой безошибочно выследили говорившего,— Вы что, очумели? Люди имеют право знать, на что идут. Мы обязаны им сказать. И они сами, понимаете, САМИ должны решить, что им делать и как жить дальше. Никто не имеет права диктовать. Да и подумайте об элементарной этике! Допустим, на корабле откажет система жизнеобеспечения. Что будет с душами людей? — Индивидуальные компьютеры абсолютно автономны, не связаны с общей компьютерной сетью, так что души, как Вы это совершенно безграмотно называете, будут жить. А потом на кораблях есть система аварийной заморозки. Тела сохранятся и при отказе системы жизнеобеспечения. Тела можно будет вернуть к жизни. — Вы, кажется, не поняли. Я говорю о ситуации, когда воскрешать будет не некого, а некому. — Тогда они будут существовать до самоликвидации корабля. Она произойдет через пять лет после ухода с него последнего живого человека. Но осознавать они не будут ничего. Единственное субъективно воспринимаемое отличие такого анабиоза от стандартного — отсутствие потери чувства времени. — Вы так спокойно об этом говорите, будто речь идет о сроках хранения муки! Вы подумайте о перспективе людей в случае если Земля погибнет, а люди останутся. Допустим, они найдут подходящую планету. А что дальше!? — А что же Вы посоветуете? — вставил шпильку Арней. — Закусывать, для начала. У меня такое нехорошее чувство, что все Вы за предыдущие три дня так набрались, что и до сих пор не протрезвели! — Арней решил что она, пожалуй, недалека от истины. — Мадам Аверова, Ваше время закончилось, — продребезжал Кербинг, — Слово предоставляется... Дальше Аверова не слушала. Просто села поглубже в свое кресло, отодвинула его назад, в тень, и сидела хмурая, скрестив на груди руки. Филипп Арней же, насмехаясь, с хищным триумфом в кривой ухмылке, поднял бокал с лимонадом, сильно смахивающим по виду на шампанское, сделал вид что оценивает прозрачность жидкости, но так, что его основное действие оказалось понятно всем. Он поднял бокал в торжественном тосте, красноречиво направив его в сторону дребезжавшего как старый станок Кербинга. Дело сделано. Его взяла. На выходе Филипп подошел к Аверовой. — Не желаете ли Вы меня поздравить? Хотя бы из вежливости, — медовым голосом провещал он. — С чем?! Не с тем ли что, когда Господь раздавал всем мозги, Вы умудрились опоздать на раздачу?! — И тем не менее я у Вас выиграл. Так что кто еще пропустил вышеупомянутое событие? — Идиот! Мальчишка! Ты и сам еще не знаешь, какую ужасную ловушку себе расставил! — хриплым от смешанной с возмущением ярости голосом произнесла Аверова и быстрыми шагами пошла прочь. Через полчаса после окончания заседания Анна Аверова обедала в столовой военного городка, в котором и был собран форум. Напротив сидел генерал Малкольм Хоуэлл. Они были знакомы уже восемь лет. В общем-то, того Хоуэлла, которого судьба свела с Анной Аверовой уже не было. Прожженный технократ превратился в форменного "биосапиенс". За ним пошли и другие военные. Этой тенденции боялись. За создание этой тенденции Хоуэлла ненавидели. Выше упомянутая "предвзятость" была лишь предлогом. Хоуэлл никогда не тянул одеяло на себя. Он действительно умел столкнуть собеседников лбами так, что они не бодались, а искали решения. А что до предвзятости... Более предвзятой скотины чем этот сморчок Кербинг найти было просто невозможно. — Ну, какие результаты? — спросил Хоуэлл. — У них или у меня? — И у тебя, и у них. Меня ведь не только лишили права вести заседание, но и поприсутствовать на нем не дали. Хотя, если учесть выходку с этим снятием... Результат предсказуем. — Хочешь знать, кого назначили вместо тебя? — Естественно. — Кербинга. — Что?!! И они еще смеют обвинять меня в предвзятости?! — Как видишь, смеют. Да и вообще, все это — лишь показательный процесс. Давно известно, когда жизнь трудна, народ безмолвен а политики слабы, к власти приходят две категории людей: паскуды и военные. Это уже страшно. Но еще страшнее когда и среди тех, и среди других — одни и те же рожи. Это взрывоопасный коктейль. — А ведь это камушек и в мой огород, красавица. — Обещаю при метании таких камней обходить твой огород стороной. ... По окончании заседания, на котором свобода человечества была уничтожена раз и навсегда, Аверова быстрым шагом вышла из здания конференц-центра и, сопровождаемая вспышками фотокамер, села в свой раритетный "Форд Мустанг" семидесятых годов прошлого века, уже лет двадцать как переоборудованный в электромобиль, и поехала прочь. Аверова получила эту машину в подарок двадцать два года назад. Старую розваль подарил ей отец. В порядке в ней были только кузов да значок на решетке радиатора. Ну и, пожалуй, еще рулевое колесо. За два года Анна полностью переделала эту машину. Те детали, что остались без изменений, были выточены ей собственными руками на имевшихся в доме станках, ибо старые уже ни на что не годились: уж очень многое претерпела эта машинка за свой немалый век. Она сама подваривала, где требовалось, кузов, собственноручно сконструировала и собрала электродвигатель... В общем, самый лучший подарок к шестнадцатилетию она сделала себе сама, в виде сияющего свежей краской четырехфарного "Мустанга" цвета "синий металлик". Ну чем ни машина для лошадницы? А в двадцать лет она установила на машину выдвижной фаркоп собственной конструкции: отец подарил ей прицеп для перевозки лошадей. А еще через два года отец подарил ей и собственную лошадь... Двухлетнюю чистокровку Италию. На площади, возле Колонны Религий, бушевала толпа. На наспех сколоченной сцене вопил очередной "проповедник". Аверова остановила машину и опустила внутреннее, звукоизолирующее, стекло. — Люди! Дети мои! — вопил проповедник, — Мы все ждем чего-либо в этот знаменательный час! Ибо мы ждем прихода нашего спасителя! Ибо говорилось, что вновь придет на Землю Господь! Но, дети мои, зло не дремлет, ибо всех нас хотят увезти отсюда, дабы не дать нам узреть этого! Так давайте же все останемся здесь, дети мои, даже если нам придеться умереть ради этого, ибо говорил Господь, что воскреснут все, принявшие смерть за него! Аверова подняла стекло и нажала на газ. Все эти "проповеднички" похожи на заклинателей змей. И те, и другие, зомбируют того, кого заклинают. Все эти последователи различных сект и церквей уже несколько десятков лет живут в религиозном экстазе и, вместо того чтобы думать и понимать, они лишь бездумно пьют мармелад сладких речей вот таких вот одержимых, да заботятся при этом только о том, как бы это свой рот пошире раскрыть... ... Когда через час Филипп Арней вошел в огромный номер гостиницы, он даже не успел сказать Камилле что по очередной иронии судьбы они летят на "Ранэуэе", а не на "Касле", ибо жена с сияющими глазами бросилась ему на шею. — Филипп! Боже, дорогой мой! У нас будет ребенок! Филипп! У нас будет дочка! ... А эвакуация состоялась точно в намеченные сроки. Вся свобода людей состояла в том, дойдут они до машины сами, или их доведут силой. Всем этим занимались "избранные". Среди них был и Арней. Все эти месяцы он ходил мрачный, как туча. На том форуме он запустил слишком грозную машину. И остановить ее уже не смог. Из-за нее он, как и миллионы людей, будет лишен даже возможности видеть, как растет его дочь. Сразу после рождения она будет погружена в гипнотический сон, который, после достижения ею двадцати двух лет перейдет в стадию анабиоза. За все это время она успеет стать взрослой... Он почему-то знал, что получится именно так. Хотел ли он этого? Ждал ли он таких последствий? Не хотел. Теперь он понял, что Аверова была права. Он расставил себе ловушку, обойти которую не сумел. Он решил что обязательно назовет свою дочь Анной. Правда, Камилла хочет назвать девочку Линдсей, вот пусть и будет ни нашим, ни вашим: Ли Анн Арней. |
Игорь
i_kip@km.ru
или автору романа -
Галина
krysenka@tut.by